Солнце поднялось над прибрежной отмелью, которую целый год теперь не скроет прилив. Бодлеры, стоя на берегу, держали на руках младенца и смотрели, как девочка впервые открывает глаза. Дочка Кит Сникет прищурилась от яркого света восходящего солнца и попыталась сообразить, где это она, и, размышляя об этом, она, конечно, расплакалась. Девочка, названная в честь мамы Бодлеров, надрывалась и надрывалась, и с этого началась череда её несчастий, а история бодлеровских сирот закончилась.

Это, разумеется, не значит, что они в тот день умерли. Они были слишком для этого заняты. Хотя пока ещё сами дети, они при этом стали родителями, и у них было по горло дел. Вайолет спроектировала и соорудила оборудование, необходимое для выращивания ребёнка, использовав разные предметы из хранилища в чащобе. Клаус обследовал все книжные полки в поисках информации по уходу за ребёнком и внимательно следил за развитием младенца. Солнышко пасла диких коз и доила их, обеспечивая питанием новорождённого, а когда девочка немного подросла, Солнышко пустила в ход мутовку, которую получила от Пятницы, чтобы давать младенцу мягкую пищу. И все трое Бодлеров сажали семечки горьких яблок по всему острову, чтобы изничтожить все следы медузообразного мицелия (хотя и помнили, что он растёт лучше всего в тесном пространстве). Так что смертоносный гриб никоим образом не мог нанести вред ребёнку, и остров стал снова безопасным, каким был в тот день, когда Бодлеры тут очутились. Все эти труды занимали целый день, а вечерами, когда младенец учился спать, Бодлеры сидели в двух больших креслах и по очереди читали вслух книгу, которую оставили здесь их родители. Иногда они перескакивали в конец книги и сами добавляли кое-что к той истории. Читая, дети находили долгожданные ответы на многие вопросы, хотя каждый ответ влёк за собой ещё одну тайну, поскольку многие подробности жизни Бодлеров походили на странную, непостижимую фигуру — какое-то Великое Неизвестное. Однако новые тайны не так уж сильно волновали детей, как вы могли бы подумать. Невозможно вечно сидеть и разгадывать тайны собственной истории — сколько ни читай, всей истории целиком все равно не узнаешь. Им и этого было довольно. Читать написанное родителями было лучшим, на что могли рассчитывать бодлеровские сироты в данных обстоятельствах.

Ближе к ночи они засыпали, как и родители, прямо в креслах, в потайной комнате под корнями горькой яблони в чащобе на острове, далеко-далеко от вероломного мира. Через несколько часов младенец, естественно, просыпался и заполнял помещение голодными криками. Бодлеры дежурили по очереди, и, пока двое других спали, кто-то один уходил прочь из чащобы, неся младенца на перевязи, которую изобрела Вайолет, и, поднявшись на верхушку склона, садился там, и оба, дитя и родитель, завтракали, глядя на море. Иногда они навещали могилу Кит Сникет и клали там несколько полевых цветков, реже — могилу Графа Олафа. Там они просто стояли недолго и молчали. Во многих отношениях жизнь, которую вели бодлеровские сироты в тот год, похожа на мою теперешнюю, когда я закончил моё исследование. Так же как Вайолет, Клаус и Солнышко, я навещаю некоторые могилы и зачастую стою по утрам на верхушке склона, всматриваясь в даль того же моря. Конечно, это не вся история, но и этого достаточно. В данных обстоятельствах это лучшее, на что вы можете рассчитывать.

Моему любезному издателю

Конец «Конца» можно найти в конце «Конца».

С должным почтением, Лемони Сникет

Лемони Сникет

Тридцать три несчастья

Книга последняя

Глава четырнадцатая

Последняя запись, сделанная почерком Бодлеров-родителей в огромной книге, гласит:

Как мы и подозревали, нам снова предстоит стать отверженными. Здесь все считают, что остров должен находиться вдали от вероломного мира, поэтому это безопасное место становится слишком опасным для нас. Мы уплываем на лодке, которую построила Б., назвав её моим именем. Я убита горем, но я и прежде бывала убита горем, и, возможно, отъезд — лучшее, на что я могу рассчитывать. Нам не удастся раз и навсегда защитить наших детей ни здесь, ни где бы то ни было, поэтому для нас и для будущего ребёнка будет лучше погрузиться в большой мир. Кстати, если родится девочка, мы назовём её Вайолет, а если мальчик — то Лемони.

Бодлеровские сироты читали эту запись как-то вечером после ужина, состоявшего из салата из водорослей, пирожков с крабами и жареной козлятины, и, когда Вайолет кончила читать, все трое Бодлеров засмеялись. И даже малютка, сидевшая у Солнышка на коленях, весело взвизгнула.

— Лемони? — повторила Вайолет. — Я могла оказаться Лемони? Откуда они взяли такое имя?

— Очевидно, от кого-то умершего, — предположил Клаус. — Вспомни о семейном обычае.

— Лемони Бодлер. — Солнышко попробовала, как это звучит на вкус, и малютка опять засмеялась. Ей уже почти исполнился год, и она была очень похожа на свою маму.

— Они нам ничего не рассказывали про Лемони. — Вайолет пропустила волосы между пальцами. Весь день она ремонтировала фильтрационную систему и ужасно устала.

Клаус налил сёстрам кокосового молока, которое дети пили свежим.

— Они много чего нам не рассказывали, — проговорил он. — Например, что, по-вашему, значит «уже бывала убита горем»?

— Ты сам знаешь, что значит «убитый горем», — возразила Солнышко и кивнула, когда малютка пробормотала «Абеляр» [20] . Младшая Бодлер лучше других расшифровывала её своеобразную манеру речи.

— Я думаю, это значит, что нам пора покинуть остров, — сказала Вайолет.

— Покинуть остров? — удивился Клаус. — И куда же мы отправимся?

— Куда угодно, — ответила Вайолет. — Мы не можем оставаться тут вечно. Неправильно жить так далеко от большого мира.

— А как же вероломство? — поинтересовалась Солнышко.

— Конечно, вероломством мы уже сыты по горло, — ответил Клаус, — но жизнь важнее, чем безопасность.

— Наши родители покинули остров, — продолжала Вайолет. — Может быть, мы должны уважать их желания.

— Чекрио, — пролепетала малютка. И Бодлеры задумались о её судьбе.

Дочка Кит росла очень быстро, она жадно обследовала остров при каждой возможности. Всем троим Бодлерам приходилось не спускать с неё глаз, особенно в чащобе, где все ещё продолжали громоздиться в беспорядке кучи предметов даже после года усердной каталогизации. В этом громадном хранилище многое, разумеется, представляло опасность для младенцев, но малютка ни разу серьёзно не пострадала. Она уже знала про опасности, слушая перечисления людских преступлений, безумств и несчастий, про которые Бодлеры каждый день читали вслух, хотя и не рассказывали ребёнку всей истории.

Она не знала всех бодлеровских тайн, а некоторые из них ей вообще не суждено было узнать никогда.

— Мы не можем вечно оберегать её, — сказал Клаус. — Все равно какое-нибудь вероломство рано или поздно да прибьёт к этим берегам.

— Удивляюсь, что этого до сих пор не произошло, — заметила Вайолет. — Штормами выбросило на берег уже множество предметов, но ни одного потерпевшего крушение мы не видели.

— Если уплывём, то что найдём? — осведомилась Солнышко.

Бодлеры погрузились в молчание. Оттого что за целый год на остров не выбросило ни одного потерпевшего, дети не получали почти никакой информации о том, что творилось в мире, если не считать газетных обрывков, уцелевших после одного грандиозного шторма. Судя по некоторым статьям, в мире всё ещё орудовали негодяи, хотя небольшое количество волонтёров уцелело после тех самых бед, которые привели детей на остров. Статьи, правда, были из «Дейли пунктилио», поэтому дети не могли быть уверены в надёжности сведений. Насколько Бодлерам стало известно, островитяне распространили медузообразный мицелий, и теперь, возможно, весь мир был уже заражён. Это, однако, казалось маловероятным, ибо, несмотря на чудовищную угрозу, все-таки не похоже было, чтобы мир полностью погиб. Бодлеры размышляли также обо всех тех, кого надеялись ещё увидеть, хотя и это, как ни печально, было маловероятно, но не так уж невозможно.